Казахстан вовремя принял меры по оздоровлению экономики, поэтому кризис не нанёс ему тяжёлого удара. О том, как страна уменьшила внешний долг банковского сектора, решила пенсионный вопрос и и повысила уровень потребительского кредитования глава Национального Банка Казахстана рассказал в эксклюзивном интервью в рамках экономического форума в Астане.
- Григорий Александрович, здравствуйте. Большое спасибо, что вы нашли для нас время здесь, в Казахстане. Давайте начнем наш разговор с той темы, которая сегодня была главная на астанинском экономическом форуме. А именно могут ли эффективно, просто и безболезненно центробанки США, ЕС или Японии сегодня выйти из тех монитарных мер, из тех нестандартных монитарных мер, в которые они себя загнали в последние годы?
- Понятно, что вариантов есть много разных, но простых и безболезненных нет. И при этом вот мы, когда говорим, что, там, центральные банки приняли такие меры. И теперь они из этого будут выходить. И как бы через запятую подразумевается, что все центральные банки. А мы таких мер не принимали в Казахстане, мы денег не печатали. У нас другая фаза цикла. И вот мы этот пример часто приводим. Ведь, если, несмотря на огромное количество напечатанных денег, кредиты реальному сектору США относительно 2008-го года снижение 10%. А в Великобритании снижение 5%. В еврозоне – ноль. А в Казахстане плюс 29%. Поэтому нам зачем печатать деньги, когда экономика их сама генерирует. И поэтому, но, с одной стороны, это, как всегда, у кого-то было, в начале очень веселая жизнь была. Потом происходит похмелье. А страдает от этого похмелья весь остальной мир. Основные причины этого какие? Это понятно, что чрезмерный долг. Многие страны жили в долг и сильно увлеклись. Опять за это должны мы платить. При этом, у нас внешний долг правительства $5 млрд. А активы национального фонда $62,5 млрд, которые полностью вложены за рубежом. То есть республика Казахстан, государство, является недокредитором по отношению к окружающему миру. А другие страны заимствовали очень много. Вот. И теперь у них похмелье. А у нас это, есть такая русская поговорка - во чужом пиру похмелье. То есть, пировали они, а мы в то время ужимались. У нас всякие ограничения накладывались в рамках программ МВФ в 1990-ые годы. Нам рассказывали абсолютно правильные вещи. Что нельзя делать то-то, нельзя. И мы этого не делали. Нам говорили, что нужно ужесточить надзор за банками, и мы отозвали 110 лицензий за полтора года. Какой крупный банк в США закрыли? Они закрыли один инвестиционный банк, Lehman Brothers . И после этого чуть не опрокинулась вся финансовая система. А так, как только у них возникали проблемы с крупным банком, они про эту проблему, про которую они нам 15 лет рассказывали, тут же забывают. И начинают давать этому банку денег, чтобы его спасти. То есть, есть такая поговорка здесь, делай, как мулла говорит, а не так, как мулла сам делает. Вот это то, что делали развитые страны по отношению к нам в течение очень длительного времени. Поэтому у них, безусловно, в рамках всего этого процесса очень большой и болезненный вопрос, как из этого выходить.
- То есть, развивающиеся страны, такие, как Россия и Казахстан, безусловно будут страдать от этого?
- Страдать мы будем все, потому что, как только они поднимут ставки, то, соответственно, повысится доходность по новым выпускам государственных ценных бумаг. И в США, и, допустим, в Германии. А нам придется всем держателям этих бумаг, каковым являются и, там, центральные банки, и пенсионные фонды, и инвестиционные фонды. Нам нужно будет делать рыночную переоценку. То, что называется марк ту маркет. И, соответственно, уценивать тот старый портфель государственных ценных бумаг США, Германии и других развитых стран, который у нас был. И фиксировать убытки. А тут все … очень просто. С учетом того, что мы все вместе купили этих бумаг на несколько триллионов долларов, то есть, даже уценка на 1%, это несколько десятков миллиардов долларов прямых убытков. Но это чисто фискальная сторона вопроса. Но там есть много и других аспектов. Как они будут из него выходить, они сами еще не знают. И поэтому вот последнее заявление Бернанке всеми трактуется, что они, в общем-то, наверное, пока и не будут выходить. И в любом случае они сказали, что до 2015-го года они свою стратегию менять не будут. То есть, в любом случае два года на принятие решения или отработку вот этих вариантов у нас есть. Но простого и безболезненного выхода в принципе не существует.
- Ну, давайте перейдем к разговору о казахской банковской системе. Следующая статистика. Доля неработающих займов 35,5%. Доля займов с просроченной задолженностью более 30%. При этом, вы говорите о том, что участники рынка должны более активно избавляться от проблемных активов. На что они говорят, что нет существующей инфраструктуры. И это просто очень дорого.
- Ну, это, во-первых, не совсем так. Во-вторых, это не единственное, то есть, списание проблемных кредитов, которые висят на балансе уже 5 или 7 лет, это не единственный выход. Мы создали специально дочернюю компанию. Она наняла независимую оценочную компанию, которая давно на этом рынке. Но пока ей банки продали всего четыре кредита. То есть, идет медленно. В-третьих, то, что мы сделали, мы предлагаем банкам создавать специальные свои дочерние компании, которые будут заниматься вот этим вопросом реструктуризации проблемных кредитов, связанных с недвижимостью. И были внесены определенные изменения в налоговый кодекс. И комплекс вот этих всех мер, он и позволит постепенно решить проблему. То есть, при этом люди, как всегда, стыдливо умалчивают о некоторых аспектах. Первое. В 99-м году проблема была точно такая же. Второе. У нас требования по классификации кредитов гораздо жестче, чем в России. И, если по нашей классификации переквалифицировать проблемные кредиты в России, там ситуация очень сильно поменяется. По очень многим банкам. Но лучше этого не делать для того, чтобы не было мучительно грустно за бесцельно прожитые годы, как говорил великий пролетарский писатель Островский. Поэтому у нас эти требования более жесткие, чем в некоторых странах Европы Западной. Вот. И еще один момент – ситуация улучшается. Пусть и медленно. И еще один аспект, о котором мы тоже говорим, что на самом деле, в отличие от тех стран, где кредитование не растет, у нас оно растет. То есть, поэтому чисто даже математически или с точки зрения статистики, при росте новых кредитов доля плохих кредитов будет сокращаться. Потому что новых плохих кредитов, слава богу, банки пока не делают. Поэтому и доля, кстати, потребительского кредитования, точнее, потребительского кредитования, не обеспеченное, которое быстрыми темпами растет в России и некоторых других странах, оно у нас растет не такими быстрыми темпами. А опыт показывает, что именно вот эта часть кредитного портфеля имеет тенденцию. Она быстро может испортиться в случае изменения экономической ситуации. Плюс, у нас, поскольку два года экономика росла на 7,5% в год, прошлый год и этот год рост где-то 5%, эта проблема тоже будет постепенно решаться. И еще один момент. О чем много и с удовольствием писала и российская пресса, и рейтинговые агентства, и разные аналитики. У нас главная проблема была – высокий уровень внешнего долга банковского сектора. То есть, проблема была со стороны пассивов. Мы ее решили. Ну, вот разными подходами. Но факт тот, что у нас в абсолютном выражении долг коммерческих банков сократился с $47 до $9 миллиардов. А в относительном выражении упал с 50% ВВП до 4,5%. И мы единственное государство в мире, которое это сделали. Причем, была реструктуризация внешнего долга частными кредиторами. И она была добровольной. И во всех случаях более 90% кредиторов соглашалось на эту реструктуризацию. Но списание было только трети этой суммы, а две трети банки погасили. И вот как раз депозиты росли, курс был стабильный. Банки привлекали средства. Но не выдавали три года новых кредитов. И деньгами рассчитывались по внешнему долгу. И теперь у нас ситуация с внешним долгом банковского сектора существенно лучше, чем в России. Но там этого почему-то никто не замечает.
- Тогда давайте проведем еще одну параллель с Россией. Это пенсионная реформа. У нас она, пожалуй, еще в таком зачаточном состоянии. В то время, как сегодня сенат Казахстана принял решение о том, что пенсионный возраст для женщин будет повышен с 58 лет до 63.
- Ну, вы знаете, это такой длинный очень вопрос. Потому что в 1997 году, когда у нас тоже была в зачаточном состоянии, правительство Черномырдина хотело это делать. И я вашему каналу в интервью в Москве рассказывал эту историю. О том, что пригласили нескольких экспертов, в том числе и меня. Но потом нас в результате никто не слушал. И эту реформу благополучно отложили. А в 1997м году. Но просто я хочу сказать, что исходное положение у нас на самом деле было одинаковое. Но мы пошли по этому пути. И с 1998 года создали частные пенсионные фонды. И 10% ввели обязательные отчисления. Что мы теперь имеем. И плюс, у нас еще в 1997 году было принято решение до той пенсионной реформы о поэтапном повышении пенсионного возраста. Что мы имеем? У нас количество пенсионеров от населения в Казахстане 10%, в России 23%. А допенсионные активы относительно ВВП у нас 11%, а в России около 3%. То есть, в обе стороны очень большая разница. Именно потому, что это, в общем, пенсионная тема, она очень долгосрочная. И чем раньше начнешь, тем лучше. И чем скорее произойдут какие-то движения в России и Белоруссии, тем лучше для всего Таможенного союза. Потому что в Белоруссии 25% пенсионеров. И там накопительной системы нет вообще. То есть, в этом смысле Казахстан прошел дальше всех. А Россия находится где-то в середине. А Белоруссия еще и не двигалась. И понятно, что за все нужно будет платить. Просто, если не принимаются решения своевременно, то платить нужно потом и следующим поколениям.
- Григорий Александрович, большое спасибо за ваше интервью.
- Пожалуйста.
