Недавно профессор одного американского университета дал студентам задание посетить магазины сети IKEA в разных штатах и собрать как можно больше информации о том, кто и что там покупает.
IKEA была выбрана потому, что, во-первых, продажи этой сети могут служить индикатором потребительского спроса, а на него приходится около 70% американского ВВП. Во-вторых, товары IKEA напрямую связаны с рынком жилья, который вот уже пять лет хромает и задерживает рост американской экономики.
Студенты выяснили, в частности, что доля иммигрантов в общем числе покупателей IKEA была на треть больше, чем их доля в населении данного региона, и что покупали они в среднем на 15-20% больше товаров, чем посетители, представляющие другие социальные группы. Этот не очень научный вывод подтверждается статистикой: несмотря на то что в целом иммигранты беднее, чем коренное население, несмотря на то что у них меньше собственности и недвижимости, чем у остальных жителей страны, они не только неплохо пережили затяжной экономический спад, но и помогают американской экономике его преодолеть.
Этот вывод идет вразрез с историческим опытом, потому что экономические спады всегда наиболее болезненно ударяли именно по иммигрантам. Их всегда было легче уволить, а доступные им виды деятельности более уязвимы перед циклическими колебаниями. И на сей раз иммиграция из Мексики тоже резко упала во время кризиса, а приток денег из США в Мексику — вторая по величина статья доходов страны после экспорта нефти — сократился с $26 млрд в 2007 г. до $21 млрд в 2009 г., когда строительные рабочие, садовники и официанты остались без работы.
Однако типичный иммигрант в Америке сегодня отнюдь не мексиканский разнорабочий и тем более не полуграмотный селянин из Ирландии, Италии или Восточной Европы конца позапрошлого века, один из тех, кого поэтесса Эмма Лазарус в сонете, высеченном на постаменте Статуи Свободы, назвала «жалкими отбросами с берегов, переполненных страждущими». То есть такие приезжают и теперь, но две трети сегодняшних иммигрантов имеют среднее образование, четверть — высшее, среди них врачи, ученые, математики, программисты.
Иммиграция сегодня другая, потому что в значительной степени изменился и весь окружающий мир. Мир все еще беднее Америки, и во многих странах — хотя далеко не во всех — намного меньше свободы и демократии. Но в Америку едут скорее за экономической свободой, за неограниченными возможностями преуспеть, чем просто за возможностью выжить. Поэтому среди новоприбывших больше предпринимателей: 5,1% иммигрантов работают в собственном бизнесе. Среди коренных американцев таких всего 3,7%. Иммигранты создали четверть всех фирм высоких технологий в США, включая Intel, Google и eBay, а в штате Массачусетс, где иммигрантов 14%, они основывают почти две трети всех новых компаний.
Иммиграция — часть американского мифа. Каждый первоклассник знает, что страна построена потом, талантом и целеустремленностью его предков, выходцев со всех концов земли. В Америке распространено мнение, что в страну из Старого Света приехали самые предприимчивые и смелые. В своей влиятельной книге Bell Curve («Гауссова кривая», 1994) социологи Ричард Херрнстайн и Чарльз Мюррэй утверждали, что у американских евреев потому такие высокие показатели интеллектуального коэффициента, что из Российской империи уехали все самые умные, а дураки остались.
Однако успех иммигрантов в Америке в последние годы обусловлен как раз тем, что они не потеряли связь с «дураками» на родине. В развитых странах с 2008 г. продолжается экономическая стагнация, но зато страны БРИК, а также ряд других развивающихся стран продолжают расти быстрыми темпами. В иммигрантские общины по всей Америке — включая как китайские и индийские, так и русскоязычный Брайтон — притекают инвестиции, дорожает недвижимость, крепнут коммерческие связи. Все это происходит благодаря тем, кто чувствует себя как дома как в Америке, так и в своей родной стране. Многие недавние иммигранты оставляют в Америке семьи, а сами едут на заработки на старое место жительства.
Преуспевая сами, они вносят вклад в процветание своей новой страны, поскольку деньги из иммигрантских общин перетекают и в общую экономику, а иммигрантские бизнесы создают рабочие места и для местных работников. В маленьких фирмах работают главным образом земляки или родственники владельца, но этого никак не скажешь про 50000 рабочих мест в компании Google.
Тем не менее ксенофобия и антииммигрантские настроения процветают, особенно в периоды экономических кризисов и высокой безработицы. Это парадокс. Более того, богатые страны остро нуждаются в притоке иммигрантов. И дело тут не только в дешевой рабочей силе, готовой делать любую грязную и нудную работу, которую коренные жители делать не будут при любом уровне безработицы.
Во-первых, связь между экономическим ростом и иммиграцией давно подмечена. В США, где влиятельные профсоюзы добились жестких ограничений на приток рабочей силы, к 1970 г. число родившихся за границей упало до рекордно низких 4,7%. Последующее десятилетие ознаменовалось длительным застоем. Расцвет же экономики в последние 30 лет шел параллельно с ростом иммиграции. По последним данным Бюро переписи, в прошлом году рожденных за границей насчитывалось уже около 40 млн — население довольно крупной страны. Они составляют 13% населения, столько же, сколько в 1920 г. И эти цифры занижены: в США более 10 млн нелегалов, а сколько точно, никто не знает.
Во-вторых, в развитых странах катастрофически стареет население, которое намеревается жить как минимум до 80 лет на добротную государственную пенсию. Кто за это будет платить, не очень ясно.
У новых иммигрантов рождаемость значительно выше: в США средняя иммигрантская семья состоит из 3,3 человека по сравнению с 2,4 в коренных семьях. Благодаря высокому проценту иммигрантов, в Америке достаточно молодое население. В Европе же уровень иммиграции ниже, в результате чего ниже рождаемость и менее динамичная экономика. Особенно это заметно в южных странах, где иммиграция до 2000 г. была очень низкой и где теперь разразился финансовый кризис.
Япония же и вовсе вопиющий пример отсутствия иммиграции, стареющего населения и огромного государственного долга. Многие экономисты опасаются, что после кризиса в еврозоне следующая финансовая катастрофа разразится в Японии.
Автор — Алексей Байер, обозреватель журнала Research, Нью-Йорк.
