Бумажный убыток и реальные перспективы «Селигдара». Интервью InvestFuture с президентом холдинга Александром Хрущем.
За «бумажным» убытком «Селигдара» — положительный операционный поток, высокая EBITDA-маржа и план выхода на 20 т золота в год. Александр Хрущ рассказывает, как золотые займы дешевле рублевых, почему рублевая выручка сглаживает долларовый рекорд цены, и какие проекты и технологии станут драйверами стоимости.
IF: Расскажите о компании «Селигдар». Какие у Вас есть добывающие и перерабатывающие активы, какова их география? В чём заключается Ваш бизнес?
— «Селигдар» – это публичный полиметаллический холдинг. Важно отметить, что мы имеем листинг на бирже, поэтому все данные о нас есть в открытом доступе. У «Селигдара» два основных дивизиона: золотой и оловянный. В золотом, помимо основного металла, мы получаем серебро и медь, в оловянном — медь, серебро и вольфрам.
Мы вышли на добычу порядка 8 тонн золота в год. Основные активы сосредоточены в Южной Якутии, в районе Алдана. Это примерно 500 км от Якутска. Алданский кластер, куда входит ряд производственных комплексов – это более 6,5 тонн золота в год. Есть также активы на Алтае (компания «Поиск») – около 500 кг золота и в Бурятии («Сининда», она единственная ведет подземную добычу) – более 300 кг ежегодной добычи золота.
Вообще, у нас есть 2 основные технологии извлечения золота – это фабричное извлечение и кучное выщелачивание. Помимо этого, у нас есть немного рассыпного золота – от 300 до 500 кг в год.
Говоря о фабричном извлечении, недавно мы открыли четвертую по счету и первую по мощности золотоизвлекательную фабрику «Хвойное» на производственном комплексе Нижнеякокитский на юге Якутии. Она находится совсем рядом с разрабатываемыми нами месторождениями, по сути, на другой стороне дороги.
Наша особенность — работа с относительно некрупными месторождениями (до 50 тонн золота) и их рациональная обработка. Яркий пример — Самолазовское. Оно было одним из первых, где «Селигдар» впервые в условиях крайнего севера внедрил технологию кучного выщелачивания. Потом, спустя несколько лет, пришлось идти еще дальше в плане технологий, потому что помимо более простой в отработке окисленной руды специалисты компании столкнулись с запасами упорной руды. Она тяжелее «отдает» золото. Это потребовало существенных изменений в технологии добычи.
Наши научные службы разработали и запатентовали метод терморудоподготовки: мы нагреваем руду до 700°С в большой печи, после чего по стандартной технологии добиваемся извлечения уже более 80% вместо 35%. Это позволяет отрабатывать то, что иначе было бы невозможно обработать.
В оловянном дивизионе у нас есть два производственных комплекса: «Правоурмийский» и «Солнечный» в Хабаровском крае. В прошлом году они добыли по 1,2 тыс. тонн олова, а также добывают сопутствующие металлы – медь и вольфрам.
IF: Перейдем к рынку. Мы знаем, что металлургия – цикличная отрасль. Где, на Ваш взгляд, сейчас находится рынок золота и олова? Чего Вы от него ожидаете?
— Рынок золота, очевидно, на подъёме. Основная причина — глобальная нестабильность. Инвесторы бегут от неопределённости, причем эти инвесторы разные: от частных фондов до государств. Запасы золота наращивают, в том числе, мировые Центробанки.
Тот же Китай пополняет золотые резервы. У развитых стран доля золота в золотовалютных резервах составляет 25%, иногда даже 50-60%. У Китая – всего 4%. Если Китай захочет приблизиться к долям развитых экономик, ему нужно будет купить 20 000 тонн золота. Это огромный объем, около 4-х годовых рынков золота.
Однако еще важно уточнить один момент. Цена доллар/унция действительно сильно растет. Однако наши основные клиенты – российские банки и основные наши продажи номинированы в рублях.
Поэтому если на график золота в долларах наложить график курса доллар/рубль, то значительная часть роста нивелируется. Получается, эффект для нас, конечно, положительный, но не настолько, как может показаться изначально.
С оловом похожая история — рынок дефицитный. Из-за выработки месторождений, добыча падает по всему миру: в Чили, Перу, Китае, Индонезии, а потребление растёт. Цена с начала года выросла с $30-31 до $36-37 тыс. за тонну.
Почему добывается мало олова? Потому что большое количество добывающих активов на сегодняшний момент либо исчерпывается, либо приходит к каким-то точкам, когда уже сложно вести добычу.
Кстати, у олова вообще есть такое понятие – оловянный пояс земли. То есть олово находится не везде. Оно находится только в очень строго определённых местах. Нашей стране повезло, что мы его «цепляем».
Ситуация по ценам здесь такая же, как и с золотом. Для «Селигдара», продающего в основном внутри страны за рубли, рост в долларах частично съедается курсом. Если бы курс был, скажем, 95, а не 78 рублей, мы бы видели совсем другие цифры. Но в целом рынок нам благоволит — растущие цены позволяют развиваться, вкладывать деньги в проекты и обслуживать долги даже при высоких ставках.
IF: Подводя итог, можно сказать, что текущие уровни золота и олова в высокой точке цикла и благоприятны для Вас?
— Да, но мы просто не можем сказать, когда эта точка закончится. Поэтому я бы не говорил, что точка высокая. Скорее, мы на этапе роста цен.
На мой взгляд, в основе текущего роста цен лежит неопределенность. Люди не понимают, во что можно верить и считают другие вложения рискованными. С другой стороны, есть обесценивание доллара, которое мы тоже, бесспорно, видим. Рост будет продолжаться пока есть эта неопределённость.
IF: Как изменился Ваш бизнес с 2022 года?
— Главное — появилась необходимость действовать гораздо быстрее. Бывало, утром просыпаешься, а введены новые ограничения по банкам или расчётам, и твои вчерашние наработки уже неактуальны.
Это приучило нас к скорости: быстро разрабатывать решения и сразу их имплементировать. Это касается не только продаж, но и технологий, и рынка труда.
А для золотодобычи такая высокая скорость принятия решений непривычна, ведь, отрасль очень неповоротливая. Вносить оперативные изменения до 2022 года было очень сложно, да и не было такой потребности.
Внешние продажи золота почти обнулились на фоне санкционных ограничений российской золотодобывающей отрасли. Но есть и позитив – появились и новые каналы продаж, например, биржевые сделки. Раньше объемы там составляли считанные килограммы, а сейчас мы спокойно продаём сотни килограммов в месяц.
Выросло давление со стороны рынка труда – он стал неким драйвером роста себестоимости. Растут уровни заработных плат и расходы на привлечение персонала, обеспечение комфортных рабочих условий. Высокие ставки затрудняют развитие, но высокие цены помогают нам продолжать рост.
IF: Какие у вас ожидания по стоимости золота и олова?
— Ралли цен на золото повлияло на наши прогнозы колоссально. Буквально в сентябре на ВЭФ мы говорили, что, возможно, к следующему году цена достигнет $4200 за унцию, но это казалось маловероятным. Сейчас мы уже видели такие отметки, и аналитики допускают $5000 к концу следующего года.
«Селигдар» при планировании бюджета старается быть консервативным. На следующий год закладываем золото по $4000 и курс доллара в 85 рублей. Хотя, конечно, рынок говорит о 95-100 рублях за доллар и есть более оптимистичные прогнозы, мы пока придерживаемся умеренного сценария.
Буквально 3 месяца назад мы видели совсем другие условия: $3400-3450 за унцию и доллар по 95 рублей. Все меняется достаточно непрогнозируемо.
IF: У «Селигдара» хорошая валовая рентабельность, есть операционная прибыль, но в итоге — чистый убыток. Что мешает выйти в чистую прибыль?
— Этот убыток, в основном, — следствие переоценки наших «золотых» займов, которые мы используем. По стандартам МСФО мы обязаны переоценивать их на каждую отчётную дату по текущей цене золота. Когда цена растет, в отчетности возникает нереализованный убыток из-за увеличения стоимости займов. Но важно, что этот убыток бумажный, он носит неденежный характер.
Хорошо это или плохо [прим. «золотые» займы] – отдельный разговор. Мы видим для себя это хорошим способом развиваться дальше.
Вообще, это один из самых распространенных к нам вопросов от инвесторов. И я очень много даю ответов и информации к размышлению в своем личном канале «Золотое сечение». Такой личный канал коммуникации с нашими инвесторами.
Наша средняя ставка по таким займам — 5,5% годовых в золоте. Даже если золото подорожало в два раза, наша процентная нагрузка в рублевом эквиваленте будет около 11%. А если бы мы взяли рублёвый кредит, платили бы 22-28%. Поэтому с точки зрения денежного потока это выгодно.
Мы генерируем положительный операционный денежный поток и можем обслуживать долги, у нас положительная EBITDA, и она растет, но влияние переоценки «золотых» займов смущает инвесторов.
Дальше можно сказать, что есть погашение в золоте. И может быть колоссальный рост цены золота из-за чего сумма к погашению вырастет в 2 раза, например. И да, и нет. Денежный поток сформируется только, когда мы погасим это золото, но не привлечем нового. А если мы погасим и сразу привлечем новый «золотой» заем, то влияние на денежный поток – 0 рублей.
Нам мешает выйти в прибыль переоценка «золотого» долга. Если бы ее не было, то мы бы показывали растущую прибыль. Это мы и стараемся объяснять нашим инвесторам.
Мы занимаем в золоте с 2015 года. И занимаем суммы эквивалентные 6-7 тоннам золота, это комфортный объем подобного долга, который соответствует примерно 20% объемов производства на пятилетнем горизонте. Мы уже много раз проходили через этапы привлечения и погашения золота и знаем, как это работает и умеем пользоваться данным инструментом.
IF: Расходы «Селигдара» на оплату труда в прошлом году выросли почти на 30%. Это влияние расширения бизнеса или «зарплатная гонка»?
— Рост расходов на оплату труда в основном связан с повышением заработной платы, а не с расширением штата. Хотя часть затрат действительно приходится на новых сотрудников в рамках расширения, например, на проекте «Хвойное», но это не главная причина.
Основной фактор — это дефицит рабочих специальностей на рынке, который вынуждает предприятия повышать оплату труда, чтобы привлечь и удержать кадры.
Бизнес даже жалуется не на то, что платить нужно больше. С этим уже смирились и готовы платить. Жалуются на то, что людей нет. Именно тех, за которых можно платить. Это правда.
Что касается напряженности, то «Селигдар» на сегодняшний день укомплектован кадрами, и у нас нет простоя техники из-за нехватки персонала. Наши подрядчики тоже не испытывают проблем с персоналом – мы за этим следим.
Подбор персонала для работы на золотоизвлекательной фабрике «Хвойное» уже почти закончен, но из-за высокой автоматизации производства речь идет о нескольких десятках человек на смене.
Поэтому мы трудностей на рынке кадров не ощущаем, однако давление на нем в целом не ослабевает. Рост заработной платы, как минимум на уровне инфляции, будет продолжаться, и ожидать его прекращения в ближайшее время не стоит.
IF: Внедрение технологий искусственного интеллекта наблюдается повсеместно. Использует ли уже «Селигдар» эти инструменты?
— Про искусственный интеллект сейчас говорят, что это пузырь, который побольше, чем доткомы. Про него везде говорят, но не всегда понимают, что это такое.
Есть такая шутка: не надо заменять отсутствие собственного интеллекта наличием искусственного.
Говоря серьезно, мы пока не используем искусственный интеллект в полной мере в нашей операционной деятельности, но активно присматриваемся к этим технологиям. У нас уже есть пилотные проекты применения машинного зрения для повышения техники безопасности и машинное чтение документов в казначействе для автоматической сверки реквизитов счетов и выявления ошибок.
У нас проходят технические советы, где мы изучаем, какие решения ИИ можно применить в различных функциях компании. Мы понимаем, что за этим будущее, и находимся в стадии активного поиска и оценки конкретных решений, которые подходят именно нам.
Кстати, в технических советах участвует очень много сотрудников разных уровней и специализации, что делает работу по внедрению новых технологий более плодотворной, ускоряет время получения обратной связи и внесения корректировок.
IF: Рассматриваете ли Вы потенциальную возможность сотрудничества с иностранными горнорудными компаниями и/или наращивание экспорта в страны Азии?
— Кейсов совместной добычи у нас не было. Однако, говоря о сотрудничестве с иностранными компаниями, мы уже работаем в этом направлении. Например, разработку проектной документации и ТЭО для месторождения «Кючус» мы ведем совместно с китайскими и чилийскими партнерами – BGRIMM Technology и REDCO Mining Consultants. Они обладают опытом в отработке аналогичных месторождений-близнецов и делятся с нами своими технологиями и опытом.
Интерес к совместным проектам есть, но пока все на стадии изучения. Подобных проектов, которые «лежат на столе», сейчас нет. Есть скорее разговоры и размышления о том, стоит ли идти по этому пути или не стоит. Перед принятием подобных решений нужно все детально рассмотреть и изучить.
IF: Есть ли планы по добыче золота за пределами России?
— На сегодняшний день нет. Мы этого не рассматриваем. Проекты в другой стране – это совершенно другие риски, нужно их понимать и знать как именно с ними работать. У нас нет соответствующего опыта, и мы сконцентрированы на реализации текущих крупных проектов в России, таких как «Кючус», которые требуют всех наших сил и ресурсов.
IF: Есть ли у «Селигдара» мысли или планы по выходу на рынок редкоземельных металлов?
— Знаете, на сегодняшний момент нет ни мыслей, ни планов. Все наши текущие стратегические усилия и активы сосредоточены на золоте, серебре, меди и вольфраме. Редкоземельных металлов на наших месторождениях нет, и они не входят в наши планы развития.
IF: Кем Вы видите себя на рынке в ближайшем будущем, как золотодобытчик и как эмитент?
— Мы видим «Селигдар» на горизонте до 2030-х годов как компанию, которая выйдет на добычу 20 тонн золота в год. Соответственно, по олову мы видим себя на уровне 13-15 тысяч тонн к тем же срокам. По олову мы будем закрывать потребности Российской Федерации в этом металле, а также потребности дружественных государств.
Что касается золота, то 20 тонн – это, наверное, уровень, который позволит нам войти в пятёрку крупнейших производителей.
Мы также планируем и дальше развивать технологии производства, которые у нас есть, улучшать их, чтобы вовлекать в обработку ту минерально-сырьевую базу, которая на сегодняшний момент не вовлекается, и получать от этого результат. Потому что, когда ты работаешь с той ресурсной базой, которую не вовлекает никто, это, на мой взгляд, самое хорошее, ведь это самая неконкурентная среда.
Конечно, всем хочется иметь идеальные условия добычи и переработки руды, но, к сожалению, за такие месторождения идёт самая большая конкуренция, и участвовать в этой борьбе достаточно сложно. Поэтому мы делаем ставку на то, чтобы максимально развивать технологии и внедрять инновации для работы со сложными активами.
С точки зрения финансового рынка, мы видим себя как компания, которая выпускает новые инструменты и тем самым развивает рынок. Помимо привлечения золотых займов, «Селигдар» был первым, кто выпустил облигации, номинированные в золоте, и первый, кто выпустил ЦФА, номинированные в золоте. Мы не знаем, какие из этих инструментов останутся и будут постоянно интересны, но пробуем, ищем пути в этом направлении.
Мы смотрим в сторону выпуска цифрового продукта, номинированного в золоте – не ЦФА, а уже какие-то токены, которые могли бы иметь более простое обращение.
В данный момент об этом можно говорить только в общих словах, потому что у нас пока нет готовой технологии, и мы не до конца понимаем, как это может быть реализовано. Но мы хотим двигаться в этом направлении.
Так что, если говорить, кем мы себя ощущаем на финансовом рынке, — это компания, которая развивает рынок через формирование новых финансовых инструментов и через это формирует интерес к этому рынку.
Кстати, причина по которой мы стали выпускать золотые облигации в том, что банки перестали выдавать кредиты в золоте, так как пропала возможность «хеджировать» риск на западе. Когда эта «вторая нога» исчезла, исчезла и первая. Конечно, потом ситуация нормализовалась, банки снова стали работать с золотом, но был период вакуума.
И вот в этот вакуум мы создали инструмент облигаций, номинированных в золоте. Для нас, по сути, это был тот же золотой заём, а для рынка это стало возможностью покупать актив, номинированный в золоте, и при этом получать проценты посредством регулярной выплаты купонов.
Это востребовано и сейчас, потому что до нашего выхода с облигациями проценты на золото в любой его форме не начислялись вообще. Ты не мог просто купить золото в каком-либо инструменте и получать на него процент. После этого, насколько я знаю, даже на обезличенные металлические счета (ОМС) стали начислять какой-то процент. Мы считаем, что это развитие рынка.
На самом деле многое поменялось с 2022 года. Лично я до того момента вообще не верил в такой инструмент, как облигация в золоте. Я не думал, что это возможно технически и законодательно, и что это будет востребовано. Но всё поменялось в один момент, и мы в 2023 году выпустили наши первые золотые облигации. Это как раз пример того, как всё стало очень быстро меняться.
IF: Что бы Вы хотели сказать акционерам «Селигдара» и потенциальным инвесторам?
— Я бы сказал, что у нас большие перспективы, и что сейчас мы находимся в позиции недооцененности относительно того, что мы имеем. Для акционеров наш путь роста понятен и, более того, он подкреплён фактами.
Факт в том, что у нас есть запасы, факт, что мы их отрабатываем, факт, что мы вводим новые мощности. Если говорить о ключевых будущих проектах, которые ещё в планах, то мы уже настолько в них погружены, что понимаем, как они будут развиваться.
У нас есть надёжные партнёры, с которыми мы разрабатываем технологии, и мы понимаем, как это будет работать. Всё остальное – это уже практически совершившийся факт.
Если говорить о нашей стоимости и, если мерить ее по EBITDA, очищенной от бумажной переоценки наших золотых займов, становится понятно, что мы стабильно добываем золото с рентабельностью EBITDA в районе 35-38%.
А всё остальное – это вопрос цены на золото. Сколько это золото стоит на рынке? Если цена падает – наша прибыль будет меньше, если растёт – будет больше. Поэтому, если мы верим, что золото будет расти, то и наша EBITDA будет расти пропорционально объёмам добычи. Это в какой-то степени подтверждает, что мы сегодня недооценены. И когда-нибудь это отразится на нашей стоимости.
Конечно, для этого должны сложиться условия – деньги должны прийти на этот рынок. Сейчас капитал в большей степени находится в долговых инструментах и на депозитах. Но когда-нибудь это изменится, инвесторы придут на рынок акций, и начнётся рост.
А мы со своей стороны поддерживаем интерес тем, что ведём максимально открытое общение. У нас много каналов для этого: мы проводим Дни инвестора, Общие собрания акционеров, даём интервью, участвуем в конференциях и публикуем большой объём информации.
Кстати, многие компании перестали это делать, ссылаясь на санкционные режимы, некоторые даже перестали раскрывать отчётность. Злоупотребляют ли они этим? Я бы не сказал, что злоупотребляют. Просто они так себя ведут. У каждого есть свои объяснения, и они, наверное, все обоснованы.
Но мы для себя поняли другое: открытость – это то, что должно быть. Если ты находишься на публичном рынке и работаешь с инвесторами, ты должен о себе рассказывать и раскрывать информацию. Мы ни разу не прекращали этого делать и продолжаем сейчас. Это принципиально для нас. Поэтому мы уверены, что для инвесторов мы должны быть интересным активом.
Подписывайтесь на наш канал в Телеграм: все главные новости о финансах, ничего лишнего!