Президент ПАО "ГМК "Норильский никель" Владимир Потанин прокомментировал сложившуюся ситуацию с резким ростом цен на драгоценный металл, а также рассказал об участии компании в национальных проектах.
В эксклюзивном интервью Эвелине Закамской в программе "Мнение" на телеканале "Россия-24" Владимир Потанин отметил дефицит предложения палладия из-за роста повышения экологических требований к автомобилям, а также общего увеличения числа производимых машин и катализаторов к ним. Портал "Вести.Экономика" ранее отмечал, что цены палладий на спотовом рынке протестировали отметку выше 1600 за тройскую унцию.
В рамках интервью Владимир Потанин также отметил, что привлечение частных компаний в национальные проекты должно проходить с учетом их специфики – "чтобы это не превратилось в какие-то пожертвования". По словам главы "Норникеля", "бизнес может внести не только и не столько деньги, но и квалификацию, умение достигать результата".
– Владимир Олегович, здравствуйте.
– Здравствуйте.
– Рада приветствовать вас в нашей студии. Много тем накопилось за то время, что мы не виделись с вами. Наверно, справедливо будет начать наш разговор с такого слогана "палладий дороже золота". Это то, что определяет положение "Норильского никеля" по итогам прошлого года – прибыль увеличилась на 44%. Скажите, а что чувствует бизнес, когда он понимает, что он как "царь горы" находится на вершине горы сейчас, но в любой момент может что-то измениться. Ведь спекуляций на тему будущего палладия очень много.
– Да, вы знаете, это как в спорте – мой друг, наш знаменитый хоккеист Слава Фетисов говорит, что первый шаг с пьедестала – он всегда вниз. Это насчет "царя горы". Действительно, результаты прошлого года для "Норильского никеля" были очень благоприятными на фоне растущих цен на палладий, но и на цены на никель тоже не приходится жаловаться. За этими, как сейчас принято говорить, "трендами", есть две очень понятные финансовые и экономические реальности: экологические требования в мире ужесточаются к автопроизводителям, поэтому катализаторов для автомобилей, которые улавливают вредные выбросы, производится все больше и больше. А для этого требуется палладий. Поэтому мы видим такой хвостовой ветер, который поддерживает цены на палладий. Палладий на рынке будет. Мы стараемся максимально прозрачно транслировать на рынок наши планы по поводу производства палладия. В том числе у нас есть планы цифровизации процесса реализации палладия и других наших металлов с тем, чтобы как можно больше доверия вызвать и сохранить на рынке.
– Но ведь дефицит на рынке сейчас объективный?
– Да, он сложился в силу той тенденции, о которой я говорю, а именно: экологические требования ужесточаются, а производство автомобилей растет. Причем, опережающими темпами сейчас растет производство электромобилей и гибридных автомобилей. Но все-таки в течение следующих 10 лет обычных автомобилей будет производиться около 100 млн в год, а гибридных или электрических – 20 млн, в самом лучшем случае. Поэтому, естественно, у производителей возникает вопрос: как вообще физически получить этот товар. Катализатор, который улавливает выбросы, – это очень маленькая деталь в машине и она стоит не так дорого по сравнению с машиной. Но без него невозможно выпустить автомобиль. Поэтому дополнительная нервозность у автопроизводителей есть по поводу того, что им просто физически не хватит палладия. Объемы этого металла, которые мы производим и которые мы поставляем на рынок – они абсолютно прозрачны и понятны. Здесь сложилось просто объективное соотношение между спросом и предложением. На ближайшие несколько лет действительно будет наблюдаться дефицит на рынке палладия.
– А вы больше произвести не можете?
– Это вопрос инвестиций. Обычно горно-металлургический цикл занимает пять-семь лет – от момента, когда проект задуман, и когда будет произведена конечная продукция. У нас в этом отношении есть несколько проектов, один из которых мы начинаем уже в этом году – это проект так называемого "Южного кластера" – это все, что южнее Норильска, откуда исторически начинался этот город, месторождение. Мы сейчас даем ему новую жизнь, разрабатываем там и шахты, и карьеры, которые позволят производить дополнительные объемы палладия. Кроме того, у нас существует совместное предприятие с "Русской платиной". Мы с Мусой Бажаевым работаем над новым проектом, который называется "Арктик Палладий". Это тоже к югу от Норильска, большое месторождение, часть лицензий находилась у "Русской платины", часть – у "Норильского никеля". Сейчас мы объединили усилия, и до конца этого года будем принимать инвестиционное решение. Мы рассчитываем на то, что такого рода проекты помогут потребителям понять, что палладий будет. И, соответственно, мы не хотели бы стимулировать ни волатильность цен, ни дополнительные разработки каких-то новых металлов. Хотели бы все-таки приучить рынок к тому, что палладий мы добудем и туда поставим.
– Вы находитесь сейчас в начале большого инвестиционного цикла. Он оценивается, по-моему, в $12 млрд. Какие еще задачи вы планируете решить?
– В рамках того инвестиционного цикла, в который мы сейчас входим, основная задача – это переход от политики поддержания объемов производства к политике роста. Как минимум два проекта, которые мы начинаем уже в этом году, – это расширение наших обогатительных мощностей и добычу и разработку карьера, и увеличение добычи шахтным способом в так называемом "Южном кластере". Это два проекта, которые символизируют переход от политики стабильного развития к политике роста. Это важно как для всех, кто работает в "Норильском никеле", – всем приятно ощущать, что, как говорится, "есть сила в мускулах". Это важно для рынка, для инвесторов, и для страны как источник роста ВВП в виде налогов – это тоже не последнее дело. Это первое.
Второе – мы сейчас пытаемся продемонстрировать приверженность нашей линии на экологическую безопасность. Мы объявили и твердо на этом стоим, что 2023 г. – это год, когда мы должны в 4 раза уменьшить выбросы диоксида серы в атмосферу, и вообще нормализовать экологическую обстановку в Норильске, которая годами и десятилетиями была не то что не нормализована, а просто ей никто не занимался. Как вы, возможно, слышали, нам удалось снизить выбросы в так называемой селективной зоне, то есть, в черте города. И теперь наш главный диалог идет с регулятором – то бишь, с государством. К счастью, мы почти полностью избавили людей от этой проблемы.
– Есть еще один вопрос, который было бы важно с вами обсудить и услышать ваше мнение о нем – это национальные проекты и готовность бизнеса отреагировать на призыв президента присоединиться к этим национальным проектам. Угадаю ли я, если скажу, что в зоне вашего интереса нацпроект "Экология" в первую очередь?
– Да, безусловно.
– Это помогает вам подспудно решить проблемы компании и задачи компании по улучшению экологических рейтингов и позиций и заодно участвовать в проекте?
– Решение экологической проблемы является важным для компании с точки зрения продвижения своей продукции, имиджа и всего остального. Но все-таки главное – это проект социальный – чтобы людям нормально жилось, чтобы у них были нормальные условия. И чтобы мы не загрязняли окружающую среду. Мы же все-таки не только бизнесмены, мы еще и граждане – об этом я стараюсь не забывать. Поэтому для меня решение этой проблемы имеет большой морально-психологический характер. Успешное предприятие, которое загрязняет атмосферу, и на котором, например, высокий уровень травматизма, – это не то, на чем престижно и приятно зарабатывать деньги. Поэтому мы с обеими этими проблемами – с экологическими и производственным травматизмом – мы боремся, как можем, активно и много в этом вкладываем и денег не жалеем – в том смысле, что не отказываемся от проектов, которые помогают эти проблемы решать.
